Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Архив
Елена Калашникова: «Я никогда не думала, что так можно тосковать». Фото: Дмитрий Лебедев
- Страшно было, я вам честно скажу, очень страшно. У меня старшая дочь замужем, в Таганроге с мужем сейчас. Младшему сыну – 15 лет. И когда начали стрелять, самолеты стали летать над головами, я поняла, что надо сына вывозить. У нас в театре администратор Лена Нечертова была координатором по отправке людей.
- Это была организованная работа, да?
- Да, была организована работа по отправке людей, но проблема заключалась в том, что мне нужно было отправить ребенка одного, мы с мужем работали. И Лена позвонила в 12 ночи: «Собирайся, мы завтра твоего ребенка отправляем в Хилово». Я говорю: «Куда?» - «В Хилово». «Это где?» - «Лена, это далеко». Мы тут же залезли в Интернет – Псковская область, но нам было абсолютно все равно.
- Вы не выбирали, куда ехать?
- Нет, куда была возможность – туда мы ребенка и стали отправлять. Ночью варили картошку, в дорогу собирались. Сумки, сумасшедший дом. Суматоха была страшная. Мы должны были выехать в шесть вечера, этот автобус Царев отправлял из Макеевки, вывозили детей ополченцев. Как я потом узнала, два человека не поехали, отказались, и освободились два места. Поехали мой сын и дочь нашей актрисы, мы их вдвоем отправили. Автобус пришел только к восьми вечера, даже в начале девятого. И вот, представьте: «Газель», выходят ополченцы с автоматами, в полной экипировке, и сзади такая же «Газель». Ну сами понимаете, когда рядом ты видишь человека с оружием…
- Неуютно.
- Вот-вот… Он смотрит на нас – ну, естественно, слезы, мамы волнуются – и говорит: «Да не переживайте, мы их довезем». Посадили в автобус, отправили.
- А автобус был большой?
- Да, хороший, комфортабельный автобус. И еду я приготовила абсолютно зря: пайки, вода – все было предусмотрено. Я говорю: «Саша, будешь на границе – позвони». Пришли домой – Сашка позвонил, что они на границе. А потом звонок с другой стороны: «Майор такой-то, ваш ребенок задержан, у него нет документа». Я сыну дала копию свидетельства о рождении, не оригинал, а копию. Мне сказали, так можно. Откуда я знала, что там нужно, что я, каждый день ребенка отправляю с ополченцами? «Я сейчас приеду». До границы всего 60 километров – мало ли, что ночь… Но потом разобрались, естественно, его пропустили дальше, а свидетельство – вот спасибо тем людям, которые занимались отправкой детей: на машине приехали к нам, забрали свидетельство и где-то уже за Ростовом догнали автобус. До Хилово дети ехали трое суток, 16 июня только в три часа ночи приехали. В принципе, от нас это 1500 км. Далеко.
- Могу вам рассказать, как у нас проходили репетиции. Вот вышла я из дома, иду на остановку – начинается воздушная сирена. Я звоню мужу: «Сань, что мне делать? Домой возвращаться или на работу идти?». Он говорит: «Да иди ты на работу уже». Или когда мы выпускали «Зайку-зазнайку», сказку, репетировали в балетном зале. У нас пятиэтажное здание театра, и балетный зал находится почти в подвальном помещении. Врывается помреж: «Куда вы? Идите в подвал! Тревога!» - «Да мы и так в подвале». Репетиции продолжались. Было и такое, что мы сидели в театре, мы не могли выйти, потому что шла автоматная стрельба в нашем районе. Ополченцы захватывали воинские части, банки…
- Прямо внутри города?
- Да, внутри города. Наша актриса Светлана Шевченко, очень талантливая девочка, у нее дочери пять лет. Мы с ней очень дружны… И вот я ей звоню: «Как у вас, стреляют, не стреляют?» - «Лена, лежу под батареей». У нее окна выходили на воинскую часть, и шла пальба. Выйти невозможно, и она лежала под батареей. Я говорю: «А муж где?» - «Под другой батареей лежит». Наш заслуженный артист Кравцов – мы далеко друг от друга живем, но в одном районе. Я пишу ему СМС: «Жень, у тебя там как, стреляют?» В ответ: «Полчаса уже слушаю». Это было нормально - в три часа ночи услышать звонок. Бывало, я подхожу к калитке (у нас частный сектор), и под ногами земля буквально дрожит. Так мы уехали – еще самое страшное не началось, понимаете? Надо мной все подсмеивались, когда я скупала муку, сушила сухари. Сейчас, я думаю, пригодилось все это.
И вот в середине июля, когда театр пошел в отпуск, мы с мужем решили поехать проведать сына. Я говорю: «Саш, кто вот знает, как сложится? Может, мы его не увидим больше». Поскольку денег у нас немного, продали кольца обручальные, что-то заняли…
- Даже так…
- Ну а как? Мы жили достаточно средне... Машину нанимали – буквально несколько человек занималось вывозом людей из города, потому что и границы закрывали, и автобусы расстреливали, выехать мог только тот, кто знал, как. В той машине нас было три-четыре человека и водитель. И вот мы доезжаем до окружной – смотрим, устанавливаются минометы. Ополченцы остановили, проверили документы, все, и мы выехали. А следующую машину (потом водитель созванивался, узнавал) уже развернули назад, на Луганск. Мы как-то последними выскочили.
- А почему других не выпустили?
- Потому что ждали обстрела, устанавливали оружие; просто чтобы люди не находились на опасном участке дороги, их вернули в город. А мы в последнюю секунду выскочили. Доехали до Каменска, из Каменска - на Питер, из Питера – в Хилово. Нас там приняли, конечно, отлично, дай бог здоровья… Дали нам с мужем бесплатные путевки, чтобы мы месяц могли побыть рядом с сыном. Естественно, это была сказка. Но ближе к августу закрыли все границы, и мы не смогли уехать назад, домой.
Сыну надо было продолжать учебу, и в итоге он поступил в колледж искусств. Сейчас он занимается на курсе «Театральное творчество» у Людмилы Яковлевны Масленниковой - прекрасный педагог. Нам дали комнаты в общежитии, я – на седьмом этаже, он с мальчиками – на четвертом. Мы с мужем стали искать работу. Наша специальность, конечно, очень ограничена… Была б я врачом, учителем – естественно, я была бы более востребована. А кому нужен начальник костюмерного цеха с тридцатилетним опытом работы?
Зато люди, вы знаете, очень отзывчивые. Вот я спускаюсь к сыну в комнату. Новый свитерок, новая куртка – я говорю: «Сань, откуда?» - «Подарили». То есть помогают. Прихожу к куратору, пообщаться, поговорить – отдает пару банок консервации: «Вам передали». Спасибо большое! В театре тоже: картошка, вон даже и рис до сих пор в сумке лежит… То есть люди помогают, деньгами помогают. Спасибо большое!
- Так вы же уехали в отпуск, считай, с одним чемоданом…
- Да, это все гуманитарная помощь! (Елена Юрьевна показывает на свою осеннюю одежду. – Ред.) Мы приехали с небольшой сумкой, мы ехали-то на два дня…
- Луганский театр драмы не пострадал от бомбежек?
- Нет, театр жив-здоров. Понимаете, как: вот наш театр, и буквально чуть-чуть немного вниз спуститься – краеведческий музей. Оказывается, бомбой зацепило краеведческий музей и банк, который напротив. Театр стоит буквально на сто метров выше, и, слава богу, говорят, все цело. Во вторник первый концерт дают.
- А ваш дом?
- Слава богу, все в порядке. У нас там осталась тетя – наш с мужем единственный родственник, 84 года ей исполнилось в сентябре. Она сохранила дом. Хотя бомба разорвалась напротив нас на улице. Там водокачка, и, видно, пытались попасть, но бог миловал. У нас 20-й дом, а 9-й дом пострадал. Это то, что я по сводкам ополчения читала.
- Елена Юрьевна, вы знаете что-нибудь о том, как сейчас живет город?
- Когда мы уезжали, это был город-призрак, там действительно не было людей.
Люди стали гораздо добрее друг к другу. Еще в начале июня разбомбили госадминистрацию. Это самый центр города. И вот я иду мимо – мы цветы покупали, носили на воронки – и как всегда, рот разинешь: как там, заделали, не заделали – и я столкнулась с мужчиной. Обычно знаете, как в таких случаях: «Под ноги смотреть надо!» - а тут мы извинялись и расшаркивались друг перед другом. Люди стали сплочены, солидарны.
Муж сейчас уехал туда, вот с ним созванивалась: света в Луганске нет, есть газ, есть вода. Но в принципе город живет, люди возвращаются.
- Не боятся? Еще же не кончилось ничего…
- Вы знаете, я бы тоже вернулась. Если бы не сын, я бы уехала, я бы бегом поехала домой. Я никогда не думала, что так можно тосковать. Просто не передать – до такой степени хочется домой. Хотя тут – прекрасное отношение, все замечательно. Общежитие – и горячая вода, и уютно, и тепло, душ, то есть проблем никаких… Для данного случая просто превосходный вариант. Но домой хочется, в мой холодный Луганск – просто безумно хочется.
- А не страшно увидеть родной город… другим?
- Любым хочется увидеть, в любом виде. Очень хочется. Но, понимаете, я должна подумать о ребенке, а вот сына туда я везти не хочу. Я пока боюсь этого.
- 15-летнего подростка можно, в принципе, и одного оставить – пусть бы учился…
- Вы знаете, я пробовала. Я ходила в соцопеку, просила его оформить, чтобы он мог тут жить за счет государства (потому что в Луганске деньги не платят, мы не сможем его содержать). Но там по закону не получилось. То есть мне надо принять статус беженца, чтобы его взяли на обеспечение. А смысл мне принимать статус беженца, если я хочу уехать?
- Так а как вы вообще планируете ваше будущее? Хотите, чтобы сын здесь доучился до конца, или думаете его забрать в Луганск?
- Пока не могу сказать, потому что мы в такой ситуации, когда даже на четверть шага вперед нельзя посмотреть. Я два раза с мужем созванивалась, пытаемся договориться, что-то решить. Но, понимаете, мы не можем даже поговорить толком: две минуты – сто рублей.
- Ох, как дорого. А если скайп?
- Света нет! Тут бы я нашла скайп, но там без электричества нет Интернета.
- А почему там нет света? Что случилось?
- Потому что в Счастье наша электростанция, и там нацгвардия, и они там что-то повредили. А вообще, когда мы выпускали нашу сказку, заслуженная артистка Украины Полина Александровна Шкуратова, женщина немолодая, вышла на работу – идет себе, а вокруг начали рваться снаряды. Она опешила – и хорошо, что она стояла возле магазина, девушка-продавец, которая в этот момент курила на улице, ее просто затащила в дверь. И вот она, прежде чем дойти на работу, пережидала в магазине бомбежку. Стреляли постоянно.
- Расскажите, как вообще все это началось? Как вдруг появилась Луганская Народная республика в глазах обычного человека?
- Все началось, на мой взгляд, с Майдана: в конце ноября люди выходили на площадь, требовали, против коррупции боролись. Мы на это не обратили внимания. Потом начала постепенно обстановка нагнетаться: в январе-феврале ходили всякие молодчики с битами. Мы детей периодически не пускали в школу – просто звонили учителям и говорили: он сегодня не придет. Провожали детей до школы, даже взрослых, не отпускали гулять никуда. Появились всякие молодые люди с большими рюкзаками за плечами, начались какие-то провокации, всякие митинги у нас были. Тогда же пошли захваты административных зданий. Такие, как мы, тихие обыватели – мы жили мирно, нас не спросили, начиная все это.
- Как вы впервые заметили, что что-то происходит?
- Это было трудно не заметить, потому что появилось напряжение в городе, появились всякие подозрительные лица, начались беспорядки. Кто кричал: «Мы за Россию!» - кто кричал: «Украина едина!»… Постепенно этот ком рос-рос, пока не вырос в такую ужасную историю.
- Вы между собой, на работе, с соседями обсуждали то, что происходит?
- Ну, естественно, обсуждали, потому что нельзя было не обсуждать. Наверное, мы хотели только одного: чтобы нас оставили в покое. Я вам честно говорю: в основном население не хотело никаких боев, никаких войн, никаких разногласий. Но со стороны нацгвардии шел фашизм, откровенный фашизм. Начали памятники Ленину сносить, и в Луганске тоже. Естественно, что-то пошло и с обратной стороны. Ну и постепенно это переросло вот в такую нехорошую штуку.
- Так а как люди сами для себя выбирали, поддержать ополчение или не поддержать?
- Вы понимаете, если надвигается фашизм, то, естественно, люди начали поддерживать ополчение. Люди, как и кругом, разные. Одни придерживались одной позиции, другие – другой. Шли скандалы между семьями. Когда началась заваруха, моя знакомая решила уехать с мужем в Россию, ее муж – россиянин, что тут – на 60 километров отъехать. Так сестра ей сказала, что она – продажный человек, раз она за ополчение.
- Украинская пропаганда – это настоящее зомбирование. Когда еще работал телевизор, я иной раз была в шоке. Вот поверьте, я слышала своими ушами по национальному телевидению Украины: диктор передавала, что «Путин заявил, что когда Россия захватит все, Обаму посадят в московский зоопарк в обезьянник». Поверьте, это национальное телевидение! Говорилось о том, что строятся лагеря фильтрации, что те, кто на стороне ополченцев, будут проходить фильтрацию. Наш художник, молодая женщина с маленьким ребенком, когда все началось, решила уехать в Одессу к сестре. Она позвонила и спросила: «А как нам уехать? Ходят ли автобусы, вывозят ли таких беженцев, как мы?» Объяснила, куда она поедет, к кому – и ей сказали: «Сначала вы доезжаете до определенной точки, проходите фильтрацию, и если все нормально, то вы едете к сестре». Ну кто же с ребенком пойдет на такое? И уехала она в Таганрог. В России нас не фильтровали, тут принимали всех.
- Часто такое бывало – чтобы друзья, родственники расходились по разные стороны?
- Даже не знаю… Когда ополченцы стояли возле СБУ, кто-то приходил швырял туда камни, а кто-то приносил бутерброды с кофе, понимаете? Натуральная гражданская война, самая настоящая, когда один член семьи может быть по одну сторону, другой – по другую.
- Вы-то сами с кем-нибудь рассорились?
- Я – нет. Я неконфликтная. Я не придерживалась, честно говоря, никакой стороны – просто хотелось тишины. Это не наша война, нас не спросили, хотим мы этого или нет.
- А если бы вас спросили, вы бы что сказали?
- Чтобы нас в покое оставили. В принципе, чего требовали эти республики? В первую очередь, статус русского языка, потому что население русскоязычное от и до. В последнее время требовалось заполнение даже медицинских карточек на украинском. Мы все владеем украинским языком: я спокойно смотрю фильмы, я спокойно читаю книгу. Говорить – да, мне проблематично, я говорю по-русски. Естественно, заполнить какой-то служебный документ мне проще на русском языке. Нет, там требовалось только на украинском! Многие учебники были на украинском. Понимаете, если это язык украинской литературы – это естественно, но если это математика – ребенку уже сложно вникнуть, когда дома говорят по-русски. Даже правоведение: я пыталась сыну перевести – и ничего не могла понять, хотя я знаю язык, но тут специфические термины, и трудно сориентироваться. Единственное, что просили: дайте нам говорить так, как нам удобно.
- Вы думаете, если бы не проблемы с русским языком, никто не стал бы затевать эту войну?
- Ну, может быть, не только это: там и сланцевый газ, там много – я почему и говорю, что это не наша война. Еще просили, чтобы большую долю прибыли оставляли на развитие регионов, Донбасс – это же промышленный центр. В этом тоже отказали.
- Требования-то вполне себе политические, не повод стрелять друг в друга…
- Я вам еще раз говорю: это не наша война. Там были какие-то свои, наверно, подспудные цели, почему все это и началось.
- Меня все время удивляло, почему стороны не пытаются начать переговоры, когда в жилые дома летят бомбы…
- Вы понимаете, нацгвардия решила, что на раз-два-три они сомнут ополчение. Ну мы все прекрасно понимали, что поскольку помогают нацгвардии – помогали, конечно, и ополчению. Добровольцев много, и спасибо этим добровольцам. Естественно, это никогда не обсуждалось. Вот улица Советская у нас, центральная улица: я иду – и следы от танков, прямо по дороге. Ну откуда в ополчении танки?
- Обыкновенные горожане, такие как вы, не пытались взять инициативу в свои руки, убедить ополченцев начать переговоры?
- Ну как мы можем убедить? Какую инициативу, вы что? Там война.
- То есть ни митингов, ни народных сходов - ничего такого не было?
- Нет, митингов было много. Одни за Майдан собирались, вторые, более массовые: «Мы хотим в Россию». Пока мы были в городе, все всегда где-то кто-то митинговал.
- Много людей вообще уехало из Луганска?
- Очень много! Город был пустым. Вы знаете, только когда в Каменск мы приехали, я вдруг пришла в себя, что надо на светофор вообще-то смотреть, когда горит красным – надо постоять. В Луганске идешь – без разницы, ни машин, ничего. Редко-редко кто-то проедет.
- Правду рассказывают, что ополченцы занимались экспроприацией, забирали машины, вещи?
- Я не знаю. На любой стороне, очевидно, люди разные бывают, как плохие, так и хорошие, но я о конкретных случаях не знаю. Я не сталкивалась с этим.
- А со «зверствами фашистов» сталкивались на своем опыте?
- Мы уехали тогда, когда война была еще за 20 километров от нас. Те, кто из Счастья приезжали – у мужа там родственник живет – рассказывали, что там, бывало, бросали гранаты в первые этажи, стреляли в окна…
- Именно нацгвардия стреляла?
- Конечно, нацгвардия, кто еще? Свои-то не будут. Маршрутки расстреливали – это еще было тогда, когда я была в Луганске. Маршрутки прямо по городу расстреливали.
- Разве город не был под контролем ополченцев, которые могли бы следить за порядком?
- Диверсионные группы были всегда. Почему захватывали те воинские части, МЧС, потому что воинская часть – это же была часть национальной гвардии Украины, где тоже разные люди.
- То есть части, которые находились в Луганске, сами не переходили на сторону ополченцев, их захватывали с боем?
- Кто сдавался, кто оставался – там очень разные были случаи. Молодые мальчишки хотели, предположим, уйти, а офицеры постарше выполняли свой долг перед Украиной. Вот и перестрелки в черте города.
- До того, как все началось, вы интересовались политикой?
- И сейчас не интересуюсь. Я просто хочу домой.
- А что скажете про власть, которая была в Луганске до ополчения?
- Кстати, у нас очень хороший мэр – Кравченко. Я не знаю, в Луганске он сейчас или нет. Он оставался в городе до последнего и что-то пытался делать – ремонты и прочее.
- Общественный транспорт ходил?
- Пока я была в Луганске, ходил. Потом перестал ходить.
- А зарплаты платили?
- Последнюю зарплату, в июле, мы уже не получили, и отпускные мы не получили по сей день. Нам платило государство Украина. Потом нам очень долго платили из средств города, то, что могли. Мы бы и раньше перестали получать зарплату, но город платил, пока была возможность. А вот последнюю зарплату и отпускные мы уже, естественно, не получили. Я вообще не знаю, как там моя тетка прожила, но она категорически отказалась выезжать. Я хотела первоначально с сыном тетку отправить, и мы бы тогда никуда не уехали. Если бы не сын, мы бы пережили все это дома. А здесь, понимаете, он поступил на любимую специальность… Сейчас, если вернуться домой, он должен будет пойти в 10 класс, у нас есть такое же училище, но на базе 11 классов. А в Пскове – на базе девяти. Не хочется ребенку жизнь ломать.
А получается, понимаете, очень страшная штука, неразрешимая. Вот муж мне звонит: «Ты приедешь?». А я молчу. Я уже один раз тетке сказала: «Я приеду», - не приехала. Понимаете, что получается: забираю сейчас сына с собой – я ломаю жизнь ребенку, он не получает того, что он хочет и может получить, тем более у него есть способности. Остаюсь я здесь с сыном – ломаю жизнь себе, я лишаюсь дома, мужа, работы – всего. А не ломать кому-либо жизнь все равно не выйдет. Эта война перекрутила людей очень жестко. Вот Света Шевченко, талантливая, хорошая актриса – сидит сейчас в деревне в Милерово Куйбышевского района Ростовской области где-то недалеко от границы, торгует вещами на рынке, потому что она тоже с дочерью боится возвращаться.
- Скажите, вы как простой избиратель за что проголосуете? Какое будущее вам нужно предложить?
- Понимаете, назад дороги все равно уже нет. Эта республика должна существовать, и она имеет полное право существовать. Тут просто другого выбора нет. Говорят, Порошенко запретил выдавать паспорта на территории Луганска и Донецка. Моему сыну 16, я возвращаюсь – и чей он гражданин? Непризнанной республики?
- Это слух, или вы точно знаете, что уже кто-то не получил паспорт?
- Это неподтвержденная информация, но, скорее всего, так оно и есть. Моя знакомая сейчас в Ростове, она сама дончанка, и ей нужно вклеить в паспорт новую фотографию на 25 лет. И кто ей в России вклеит эту фотографию? Поставят печать РФ в украинский паспорт? Ей сказали: «Езжайте в Донецк». А там бомбят, куда она поедет? Ее мужу вообще пришла повестка в нацгвардию! Он сам дончанин - и должен пойти бомбить Донецк.
- Республики тоже бывают разные: в составе Украины, в составе России или независимые…
- Вы знаете, мы ничего не имели против автономии в составе Украины. Никто же не хочет из Украины уходить – ради бога! Дайте нам самостоятельность в составе Украины. Автономия и русский язык: мы больше ничего и не просили.
.jpg)
