Пропустите поближе иностранного туриста

Иностранцы в Пскове — это отдельная тема. Неиссякаемая. Немцы, поляки, англичане, шотландцы, французы (об Александре Дюма я писал здесь 20 августа)… Взять хотя бы писателя Гектора Хью Манро, более известного как Саки. Почти в каждом российском книжном магазине продавался или ещё продаётся его сборник рассказов «Омлет по-византийски», изданный в серии «Азбука-классика». Шотландца Гектора Хью Манро называют предшественником Ивлина Во и Вудхауса. Но он интересен и сам по себе, а не как предшественник этих мастеров английского чёрного юмора.

Издавался Саки (Hector Hugh Munro) до Первой мировой войны и в её начале: «Хроники Кловиса», «Звери и суперзвери», «Алиса в Вестминстере», «Реджинальд», «Невыносимый Бассингтон», «Когда  пришёл Уильям»… Не всё до сих пор переведено на русский, но и того, что переведено, достаточно, чтобы получить представление о том, что это за автор. К него остроумная динамичная проза. Кажется, что она написана несколько позднее, чем на самом деле. Но позднее эти рассказы и романы он написать не мог — отправился, несмотря на то что вышел из призывного возраста, добровольцем на войну и погиб в битве на Сомме. В той битве важнейшую роль играли наступающие на немцев части британского экспедиционного корпуса. Тогда было убито или ранено более 1 миллиона человек.

Очерк Гектора Хью Манро «Старинный город Псков» опубликовали спустя восемь лет после его гибели — в 1924 году.

«…В европейской части России, наверное, мало мест, где с такой полнотой ощущается переход в новую и незнакомую атмосферу, как старинный город Псков, который некогда был важным центром российской жизни, — писал Гектор Хью Манро. —  Среднему современному россиянину желание иностранца посетить Псков кажется необъяснимой причудой, меж тем как приезжий хочет посмотреть страну, в которой он живёт; Петербург, Москва, Киев, быть может, Нижний Новгород или финский озерный край, если хотите провести отпуск вдали от городов, но почему Псков?»

Для России Манро был человеком неслучайным. И Россия для него — тоже. Он всерьёз её изучал. После войны, с которой он не вернулся, собирался переселиться Сибирь. Три года писал книгу «Становление Российской империи» и издал её в 1900 году. В 1910 году был издан его сборник рассказов «Реджинальд в России». Первые его публикации были подписаны настоящим именем. Как Saki Манро первоначально публиковал только пародии на Омара Хайяма, но потом стал подписывать «Саки» (на языке фарси — «виночерпий» и «кравчий») и свои книги.

Но действительно, почему Псков? Гектору Хью Манро было с чем сравнивать. Свой очерк он начинает со слов о России. «В нынешний переломный момент своей истории Россия отнюдь не без оснований представляется иностранцу страной, где царят недовольство и беспорядок. Она охвачена депрессией, и весьма трудно указать на ту часть владений империи, откуда не поступали бы вести о тех или иных бедах. В «Новом времени» и в других газетах для рассказов о недовольствах нынче отводятся целые колонки, притом с такой же регулярностью, с какой английские газеты печатают сообщения о спортивных событиях…» Манро видел Россию в годы Первой революции. И это не был взгляд иностранца через оконное стекло железнодорожного вагона. Манро приехал в Россию как журналист, выучил русский язык и стремился увидеть не только то, что принято было показывать иностранным гостям. Его интересовало не только то, что на виду и находится в центре. Манро сам был выходцем с окраины. С окраины Британской империи. Родился в Бирме в семье главного инспектора британской военной полиции. Но мать его умерла, и двухлетнего ребёнка отправили в Британию к тётушкам (многие тётушки в его книгах — отрицательные персонажи). В 22 года он вернулся в Бирму, но состояние здоровья не позволило ему служить в военной полиции. Тогда он стал журналистом и писателем. В Россию Манро прибыл как корреспондент «Морнинг пост» — в Варшаву, а потом в Петербург. Провёл здесь около трёх лет, застав самые трагические события того времени. Его статья о Кровавом воскресеньи называлась «Вчера был чёрный день России».

В текстах Манро — не только путевые наблюдения, но и анализ. «В этой стране хулиган и задира пользуется огромной свободой, — сделал он вывод, — ибо общественное мнение, сколь бы сильно оно ему ни противилось, редко перерастает в общественное противодействие... Чрезвычайные обстоятельства потому и происходят так часто в этой стране, что на них смотрят как на проделки испорченного ребёнка».

В сборнике «Реджинальд в России» описывается беседа главного героя Реджинальда с некоей княгиней Ольгой Лориковой («одной из придворных дам старой русской школы»):

«– В школе я ни за что не хотел учить русскую географию, — заметил Реджинальд. — Я был уверен, что некоторые названия неправильны.

– При нашей системе правления всё неправильно, — невозмутимо продолжала княгиня. — Бюрократы думают только о своих карманах, людей повсюду эксплуатируют и грабят, а управляют повсеместно плохо…». А чуть ниже княгиня произносит то, что обычно цитируется, когда в России вспоминают о Манро: «У нас же репрессии чередуются с насилием, — продолжала княгиня. — А всего огорчительнее, что люди не расположены ни к чему иному, как к тому, чтобы творить добро. Нигде вы не встретите более доброжелательных, любвеобильных людей».

Манро как писатель формировался как раз в те годы, когда жил в России. Так что у него часто появляются какие-то русские приметы: фамилии, названия улиц и петербургских ресторанов, тамбовская деревня…  Ну и, конечно, Псков, который он выделил особо, дав название очерку.

Один из переводчиков Саки на русский язык Александр Сорочан  так описывает своё первое знакомство с его прозой: «Как и большинство из  тех, кто читает  эти строки, я жадно ухватил с прилавка книжку Саки, вышедшую в издательстве "Азбука" — "Омлет по-византийски". Спору нет, 65  рассказов в прекрасном переводе И. Богданова вызывают восторг, восхищение, упоение и  много чего ещё... Но и  озлобление вызывают.  Почему великий писатель до сих пор удостаивается только "избранного"? Почему не переиздан ни один сборник его рассказов? А раз никто на вопросы отвечать не брался, пришлось отвечать самому. И я перевёл все рассказы из "Игрушек мира",  доселе  не представленные на русском...»

Некоторые псковские строки Саки точно описывают город, который существует и сейчас. Колокольни, пояс стен, купола церквей (хотя за прошедший век с лишним многое повзрывали)… Однако есть вещи, которые утрачены, по-видимому, навсегда. Такой Псков, каким мы видим у Саки, был на картинах Юона (читайте о нём здесь 2 сентября): «На реках стоят баржи с высокими мачтами, окрашенными в красивые ярко-красные, зелёные, белые и голубые полосы и увенчанными похожими на детские погремушки золочёными деревянными вымпелами с развевающимися ленточками на концах. В городе повсюду видишь дверные проёмы необычной формы, длинные сводчатые проходы, деревянные фронтоны, лестницы с перилами и в завершение приятные для глаза серовато-зелёные или тёмно-красные крыши. Но самое удивительное, что городские жители вполне вписываются в живописную гармонию богатого окружения, принадлежащего старому миру. Алые или голубые рубахи, которые носят рабочие во всех русских городах, здесь уступают место разнообразным одеяниям ярких расцветок; наряды женщин столь же пестрые, так что улицы, набережные и торговые площади переливаются всевозможными сочетаниями красок. Багровые, оранжевые, пунцовые, бледно-розовые, пурпурно-красные, зеленые, лиловые и сочно-голубые цвета перемешаны со своими оттенками, в которые выкрашены рубашки и шали, юбки, брюки и пояса. На ум невольно приходят разного рода легкомысленные сравнения; средневековую толпу, без сомнения, невозможно представить в столь впечатляющем виде…»

Судя по всему, Саки искупался в реке Великой вблизи от Псковского кремля: «В весёлых водах реки Великой, самой большой из двух рек, плещутся юноши и мужчины, а более степенные прачки полощут и стегают горы разноцветных одежд. Приятно заплыть на середину реки и, подставив подбородок против течения, взглянуть «рыбьим глазом» на этот небольшой город, вздымающийся ярусами вверх — набережная, деревья, серые бастионы, опять деревья, ряды крыш и, наконец, древний собор во имя Святой Троицы, как бы парящий над рушащимися стенами Кремля…» Однако в Троицком соборе он не разобрался. Он показался Саки «чудесным образцом подлинной древнерусской архитектуры». Собор действительно чудесен, но древнерусского в нём мало. Всё-таки нынешний Троицкий собор — четвёртый по счёту и сооружён в конце XVII века. Однако это пустяки. После шумных и необъятных столиц Псков показался приезжему шотландцу тихим, уютным, красивым, гармоничным.

Саки писал памфлеты, ироническое фэнтези, антиутопии, фантастику, хоррор, политическую сатиру, смешивал юмор и ужасы… Тексты его кинематографичны, хотя фильмов по его книгам снято немного (дважды был экранизирован рассказ «Средни Ваштар»). И, как ни странно, один из выпусков киножурнала «Ералаш» тоже наводит на мысль о Саки. 

В выпуске киножурнала «Ералаш» под названием «Сумасшедший дом» (тот, в котором актёр Булдаков рубит дрова и топором невольно пугает нового учителя) можно обнаружить сильное сходство с приёмами и сюжетом Саки в рассказе «Открытая дверь». В «Ералаше» сын-школьник готовит мать к приходу домой нового учителя, который, видимо, должен сообщить что-то неприятное. Сын наносит упреждающий удар — сообщает, что учитель «с прибабахом». Мать отправляется в магазин за тортом, бабушка по совету внука усаживается у открытого окна — «караулить бельё», ничего не подозревающий отец рубит во дворе дрова. Такова исходная позиция. А потом появляется учитель, которому ученик рассказывает, как у него пять лет назад ушла из дома и не вернулась мама и как после этого сошла с ума бабушка, сидящая возле окна, в котором ей периодически видится возвращающаяся дочь с неизменным тортом. Ну и, разумеется, школьник не забывает и об отце, который якобы тоже после этого сошёл с ума и бросается на незнакомых людей с топором. Учитель, мягко говоря, озадачен. Но тут бабушка возле окна восклицает: «Мама с тортом возвращается!» В это время в дом входит отец с топором… Учитель в ужасе выбегает из дома и натыкается на женщину с тортом… У Саки вместо мальчика — девочка, вместо учителя — мистер Натл, вместо мамы — тётя, вместо «исчезнувшей» мамы — «исчезнувшие в трясине три брата», вместо открытого окна — открытая дверь. Но финал такой же. Одураченный персонаж убегает в ужасе по-английски, не попрощавшись: «Очень странный человек, некий мистер Натл, — ответила миссис Сэплтон. — Без конца говорил о своих болезнях, а тут вскочил и убежал не прощаясь, даже не извинился. Можно подумать, увидел привидение». Это стиль Саки. Абсурд, ужас, чёрный юмор, взращённые в головах привидения и запоминающиеся метафоры вроде «она была такой же бледной, как свёкла в обмороке».

Определённо Саки в своей лаконичной прозе умел излагать истории. Он знал, какими они должны быть: «Достаточно правдивыми, чтобы быть интересными, и недостаточно правдивыми, чтобы быть скучными», — как выразилась одна из его героинь.

О Саки писали, что в его последних рассказах было слишком много политики, предчувствия надвигающейся войны… Но что такое «слишком»? Если бы его предчувствия не оправдались, тогда другое дело. Саки видел разные войны: и как журналист — на Балканах, и как военный. Так что его рассказы о грядущей войне не кажутся чем-то неактуальным. Вот как начинается рассказа «Чулан», который перевёл Александр Сорочан: 

     «— Война — ужасно  разрушительное  явление, — сказал Странник, бросая газету на пол и задумчиво устремляя взор куда-то в пространство.

    — Да, в самом деле, — сказал Торговец, с готовностью откликаясь на то, что казалось безопасной банальностью, — когда подумаешь о смертях и увечьях, опустошенных фермах, разрушенных...

    — Я не думал ни о чём подобном, — ответил Странник, — я думал о другой тенденции:  современная война должна уничтожать и  затушевывать  те  самые живописные детали и треволнения, которые составляют её главное оправдание и обаяние. Она подобна огню, который ярко вспыхивает  на некоторое время, а затем оставляет все ещё более тёмным и холодным, чем  прежде. После всех важных войн в Юго-Восточной Европе в последнее время  заметно сокращение вечно воюющих регионов, уменьшение линий фронта, вторжение цивилизованной монотонности. И представьте, что может случиться после окончания этой войны, если турок действительно прогонят из Европы.

   — Что  ж, это будет великой заслугой нашего доброго правительства, полагаю, — сказал Торговец.

    — Но помните ли вы о потерях? — спросил его собеседник…»

Мы помним о потерях. Гектора Хью Манро застрелил немецкий снайпер. За секунду до того, как в 45-летнего сержанта Манро попала пуля, писатель крикнул своему напарнику: «Да погаси же ты эту чёртову сигарету!»

Правдивый рассказ, но ровно наполовину.
Осколок, отголосок чужих голосов.
Но открываются высоты, открываются глубины.
И там, и там всё понятно без слов.
Вторая половина правды безжалостно дробится
Или мелко нарезается, как для солянки.
Этим многие довольны, судя по лицам.
Многие не видят дальше своей делянки,
На которой уместился целый город древний,
Специально подысканный для тех, кому за триста,
Заботливо подобранный для одобрений.
Пропустите поближе иностранного туриста.
Пропустите, а то он не забудет, что в гостях,
А то он не поймает уходящее лето.
Мир полон дивных тайн, как передавали в новостях,
Когда из шкафа выпали фрагменты скелета.